Они сражались за Родину

В 70-х годах прошлого века стал складываться рабочий архив корреспондента Владимира Факеева. За сорок лет репортерского труда ему довелось выслушать много фронтовых рассказов. Это была окопная правда. Может быть, самыми пронзительными фрагментами в этих исповедальных воспоминаниях были эпизоды посрамления смерти, которая тенью ходила за бойцами на передовой. Собеседники по-разному объясняли свою везучесть. Кто – верой в Бога. Кто – силой материнской ладанки. Кто – зароком вернуться к жене с ребятишками… В любом случае личный выигрыш в самой немилосердной из рулеток укреплял веру окопников в счастливый жребий народа, приближал общую победу. Сегодня мы публикуем некоторые небольшие выдержки из воспоминаний фронтовиков.

ИВАН МИШЕНИН (на фото) был на фронте вторым номером пулеметного расчета. Пока таскал на плечах двухпудовую станину – костерил оружейных конструкторов последними словами. Мыслимо ли так нагружать ратничков на маршах. Уж если хлебать лиха, то в бою. Но оказалось, что напрасно считал себя молодой боец пасынком пехоты. Военную специальность царица полей дала ему не просто так. В кубанской степи рванула в двух шагах от Ивана Федоровича прицельная мина. Горсть горячих осколков вошла под колено. Вторая так же кучно ударила в спину, которую прикрывал пулеметный станок.
Это и есть солдатское счастье. Сотни километров носит человек на себе тяжеленную железяку. Ненавидит ее. Проклинает. А в роковую минуту она спасает его от верной смерти…
Или такой вот мистический случай, записанный со слов Якова Махова, другого пулеметчика. Он ехал на гужевой повозке в Альпах. Рядом посапывал офицер особого отдела. Возничий, сидя на облучке, препирался с лошадьми, которые лениво тянули телегу с патронами, двигались не таясь. Командиры считали, что отступающий немец далеко. Он и был в двадцати километрах. Колонну на пристрелянной дороге накрыли снаряды дальнобойной артиллерии.
Особиста убило наповал. Возничий получил восемнадцать осколков в живот. Боеприпасы разметало на десятки метров. Ящик, на котором сидел Яков Васильевич, превратился в решето. Кусок металла раздробил даже бинокль, висевший у бойца через плечо. А на самом – ни царапины!..
Николая Георгиевича Иваньковича война застала во Львове. Вот его дословный рассказ: «Вечером 21-го июня мы с группой молодых сослуживцев отправились на танцы. Потом, как водится, провожали девушек. В расположение части я вернулся поздно. В офицерском общежитии уже все спали. Зачем, думаю, тревожить товарищей по комнате. Да еще в предрассветный час. Остатки ночи можно скоротать в машине. Забрался в кабину, ослабил ремень портупеи и сразу заснул.
Разбудили взрывы, от которых ходуном ходило всё вокруг. Эта картина и сейчас передо мной. Зловещее зарево над летным полем. Самолеты, горящие как свечки. Черные фонтаны вздыбленной земли… Таким я увидел военный аэродром, но не сразу, а через какое-то время. Потому что до него нужно было пробежать с полкилометра.
В четыре утра еще толком не рассвело. Тропинка петляла густым лесом. Я зацепился за корневище, упал со всего маху и сильно расшиб колено. Хромота и спасла. Последние метров двести не бежал, а ковылял. И не успел под тяжелую бомбу, которая могла стать и моей тоже. Фугас угодил в группу летчиков и офицеров зенитной артиллерии, собранных командиром полка. Почти всех разорвало в клочья…»
Герой Социалистического Труда Павел Иванович Денисов (на фото) рассказывал, как ему с товарищами по оружию приходилось вгрызаться в землю под Сталинградом. Зарывали «катюши», зарывались сами. Но эти легкие фортеции не давали никаких гарантий. Чернобрюхие «юнкерсы» заходили на бомбежку по несколько раз в день. Опростав бомболюки, всегда возвращались, чтобы добить из пулеметов всякое шевеление, любой намек на непокорство.
И вот раздался знакомый гул. Минометчики побросались в узкую щель. Лежат штабелями – кто сверху, кто снизу. Перетерпели налет, дождались тишины. Стали, отряхиваясь, вставать. Поднялся и лейтенант Денисов, последним прыгавший в укрытие. А сержант, что лежал «первым этажом», не встает. Пуля, минуя верхнего, изловчилась убить нижнего. Прямым попаданием в голову. Как тут не поверить в заговоренность – свою ли, чужую?..
На войне мужают быстро. Погибают и того быстрей. Сталинград. Курская дуга. Операция «Багратион»… Будь у человека десять жизней – любое из названных сражений могло забрать их все. А Павел Николаевич Дрембич прошел по этим кругам фронтового ада и выжил. Хотя, по его признанию, мало на это рассчитывал.
Ведь что такое батарея противотанковых пушек? Волнолом, который первым принимает на себя железный накат врага. Новобранец, бывало, ликует: «Танки драпают! Испугались нашего огня!» – «Погодь, сынок, воскресение праздновать! – цыкнут старые батарейцы на желторотого юнца. – Это смерть вестового посылала. Сама она с неба придет.»
И точно! Не успеют истребители танков потешить себя дымком самокрутки – бомбовозы с крестами тут как тут. И уж так они перелицуют передовую, так убаюкают мертвых и вынут душу из живых, что ни те ни другие не знают, на каком они свете. И в тот самый миг, когда жизнь и смерть тянут страдальцев битвы каждая в свою сторону, к их позициям вновь начинает подкрадываться волчья стая рассеянной, казалось, бронетехники.
Кому не судьба, оставались на земле. А живые, включая раненых и контуженых, вставали к уцелевшим орудиям. И били по танкам прямой наводкой. Жгли супостата, закованного в броню…

С Виктором Ивановичем Еронько (на фото) я не был лично знаком. Рассказ о драматической дуэли артиллериста с фашистами записан со слов Петра Еронько, сына Героя Советского Союза.
Дело было в июле 44-го. С наступлением сумерек пехотинцы скрытно переправили через реку Сож два противотанковых орудия с расчетами. Задача – держать под прицелом насыпную дорогу и стоять насмерть на захваченном плацдарме.
Остатки ночи ушли на укрепление позиции. Бойцы врыли в землю пушки. Окопались сами. Рассвет оказался черным. Шальной снаряд угодил в окоп, где ждали боя артиллеристы. Уцелело двое. Старшина Еронько и рядовой боец, которые находились при орудиях. Так – сам-друг – они и вступили в схватку, когда на дороге показались немцы. Подбили головной танк. Подожгли последний. И методично стали кромсать колонну, чередуя бронебойные снаряды с осколочными.
Фашисты повернуть не могли. По сторонам большака пучились болота. Стали огрызаться пушечным огнем. Подносчик снарядов был убит. Старшина Еронько продолжал сражаться в одиночку. Подносил боезаряд. Наводил орудие. Стрелял…
Сколько раз он прощался с жизнью, пехота, наладившая переправу под покровом второй ночи, так и не узнала. Неразговорчив был Виктор Иванович.
Хотя рассказать было о чем. В неравной схватке он уничтожил 3 вражеских танка и 6 машин с живой силой противника. Звезду Героя за подвиги в сражениях на земле родной для уроженца Полоцка Беларуси наводчик орудия получит много месяцев спустя. В Москве. Из рук председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Калинина…
Участник операции «Багратион» Сергей Кулев освобождал Беларусь уже тёртым окопником. А первое боевое крещение он получил в 42-м. В степях под Воронежем. Купель оказалась горячей и кровавой. Спустя долгие годы он рассказывал о страшной переделке в таких словах:
«…Выдвигались мы перед рассветом. Выкопали снежные ячейки. Понимаем, что не уберегут. Но земля на два метра промерзла – не угрызешь. Вдруг шорох какой-то по цепям прокатился, вроде как сковородка скворчит. Оказалось, агитмашина громкоговоритель включила. Против нас итальянские части стояли, ну она и давай их уговаривать: сдавайтесь, мол, не хотим напрасных жертв. После слов патефон включили. Я уже потом узнал, что итальянцы без музыки ни шагу. А тогда просто слушал. Песня мне понравилась. Домой увела.
Отработала спецмашина – тишина. Думайте, значит, синьоры. Они думают. И мы думаем. Каждый по-своему, а вывод общий. Будет у курносой полный кузовок. Серьезное дело затевается.
Тут гаубицы наши ударили. «Катюши» застонали. На итальянских позициях ад кромешный. По сигналу и мы туда пошли. Бежим. Криком горло рвем. Гляжу – краем глаза, впробег – дружок мой, земляк, пулю грудью схватил и лицом в снег уткнулся. Э-эх, думаю, Ваня, вот они, итальянские траншеи, трех саженей не добежал!
За первыми укреплениями пошла вторая нитка, третья. Остановить пехоту некому, ну мы и погорячились маленько – угодили под свою же артиллерию. Прошлась она по нам кровавым веничком. Побанила, пока наводчики оплошку свою не признали.
Что скажу: итальянским воякам до немецких далеко. Без охотки дрались. Но и тут взялись мы считаться, а нас – горсть со слезинкой. Человек до тридцати. А в роте перед атакой было полтораста штыков. Кто кровью истекает, кто уже остыл. Плакать бы надо, а мы, грешным делом, судьбу благодарим. Если бы в тех траншеях не макаронники, а фрицы сидели, они бы нас всех положили…»

Мир – венец всякой войне. Экскурс в архив, что хранит бесценные рассказы солдат Победы, закончу фрагментом из воспоминаний Константина Андреевича Зимакова (на фото). В мае 45-го он стоял у стен рейхстага среди тысяч чудо-богатырей, сокрушивших фашизм, и слушал легендарное выступление Лидии Руслановой.
Мать русской песни была матерью и для содат. Они ее боготворили. За годы войны Русланова дала на передовой больше тысячи концертов. Когда она пела на помин отдавших жизнь и во славу защитивших Отечество, солдаты становились на колени и, давая волю чувствам, плакали. А потом просили Лидию Андреевну петь еще и еще. И она переносила их волшебством своего голоса в разные уголки далекой родины. На Урал. В Сибирь. На Волгу. В партизанские леса непокоренных советских республик.
Особое место в заказном репертуаре принадлежало знаменитым «Валенкам». Не подшитым, стареньким – тем, что, по гордому выражению Руслановой, до самого Берлина дошагали.