Евгения Павловна Смирнова. Маленькая девочка в большой войне

Великая Отечественная застала Женю, маленькую уроженку деревни Мариница Россонского района, в десятилетнем возрасте, омрачив юные годы ужасами тех страшных событий. Новополочанка Евгения Павловна Смирнова осталась девочкой, которая мужественно перенесла все тяготы и лишения войны, отчаянно помогала партизанам, спасала раненых солдат. Спустя годы ее душевная рана все так же кровоточит, а воспоминания о том времени настолько ярки и свежи, будто все это было вчера…

ТЯГОТЫ СОЛДАТСКОЙ ЖИЗНИ

– В деревне я жила с мамой, младшими братом и сестрой, бабушкой и дедушкой. Отца отправили на фронт, это была его третья война после польской и финской. В 41-м солдаты начали отступление вдоль военной дороги, которая проходила возле нашей Мариницы. Было жарко, шли по канавам, голодные, уставшие. Мы с соседскими ребятами носили им кипяченую воду. Сельчане передавали все, что у самих было: кусочек хлеба, картошку, лук, щавель. Помню, принесли с бабушкой молоко. Солдат налил его в кружку, подошел к военному врачу, схватил его за гимнастерку и говорит: «Выпейте! Я слежу за вами, вы трое суток не спали. Что же мы будем делать без вас?». На что тот ответил: «Не могу я ничего проглотить, у меня раненые голодные». Мы тогда помогли троим пострадавшим, оставили их в деревне. В стогах прошлогоднего сена вырыли норы, положили их там и ухаживали. На третьи сутки один тяжело раненный умер, двое других выжили.

КРОВЬ НА САРАФАНЧИКЕ

Жил у нас в Маринице Владимир Андреевич Козлов. Он нас, деток постарше, организовал в отряд. А руководителем поставили моего деда Михаила Петровича. Однажды мы с ребятами пасли коров, как вдруг в небе появились самолеты – два наших и немецкий. Фашист подбил советские: один полетел в болото, а другой горел на лету. Летчик из него выпрыгнул и разбился. А второй солдат упал вместе с самолетом. Мы тут же кинулись к нему. Парня прижало чем-то тяжелым, кричит нам: «Не подходите!». Дед отвечает: «Деточка, мы свои». Начали тянуть его, на мой светлый сарафанчик брызнула кровь: и глаза, и руки залило. Тогда шла военная машина из Дретуни, летчиков отправили на ней в госпиталь. А немец все это видит, летает над нами, улыбается, машет и по стаду овец из пулемета стреляет…

НЕМЦЫ В ДЕРЕВНЕ

В двух километрах от Мариницы был единственный во всей округе мост, на котором дежурил сторож. Однажды вечером Михалыч вернулся с поста и рассказал, что какие-то люди к нему подошли и по-русски сказали: «Дед, иди домой». Когда стемнело, в деревню въехали немецкие машины и стали стрелять трассирующими пулями. Те словно горящие мотыльки летели. Мы кинулись к свежевырытой землянке. У мамы – малые Лиля с Петей на руках, у меня – теплые вещи, одеяла. Когда бежали по полю, почувствовала ожог выстрела. Уже в землянке увидела кровь, стекающую по лодыжке. Бабушка от своего фартука оторвала тряпку, перевязала мне рану. Каким удивлением было, когда спустя четыре года оказалось, что все это время я носила в ноге пулю!

А немцы в деревне освоились быстро. Хозяевами ходили, с палками в руках. Детвору отправили глянуть, что они там делают – маленьких не должны тронуть. Мы пришли туда, а они скот порезали и пикник устроили. Дали нам горячее мясо на кончике острого ножа. Сказала, что не хочу. А солдат схватил меня за челюсть и заставил съесть…

ГОРШОЧЕК ДЛЯ ПЛЕННЫХ

Бабушка варила еду, укладывала в горшочек, а дед отправлял меня с ним лес. Там, возле речки, упавшее дерево образовало пещеру. Приду туда, горшочек поставлю, на следующий день возвращаюсь – тара чисто вымыта, следов вокруг нет. На четвертый день вдруг услышала голос: «Женя, деточка, не бойся. Я свой». Поворачиваюсь и вижу – человек стоит, грязный, заросший, в рванье. «Мы из немецкого плена удрали, это вы меня кормите. Расскажи родителям, может помогут нам переодеться». Побежала к деду, доложила. Бабушка тут же погрела воду. Сбежавших из плена привели к нам, помыли в корыте. Такие они худые были – одни кости! А надеть нечего было. Чем-то укрыли их и спрятали за печь. И тут радость – папа домой вернулся! Он сопровождал офицерских жен до Невеля, а там настигли немцы – пришлось бежать. Начали думать, во что же солдат переодеть. Дед сплел обыкновенные лозовые лапти. Старики начали прясть лен, ткали мешковину, моя мама из нее шила кальсоны, а другая женщина их ржавчиной красила. Вот так и выкручивались. Тогда очень много пленных стало приходить, помогали им.

МАЛЕНЬКИЕ ПАРТИЗАНЫ

Когда появились партизанские отряды, стало полегче. Мы тоже с детьми «партизанили». Андреевич сажал нас недалеко от военной дороги и давал в руки бобы. «Следите за машинами, – говорил он. – Если большие орудия везут, откладывайте черную бобину, если солдаты проедут – белую. А потом посчитайте». Так и играли…

Партизанский отряд нуждался в мединструментах, особенно хирургических. Как на счастье, в хутор тогда приехали незнакомые машины: немецкий госпиталь переезжал. Их солдаты куда-то уехали, а своих железных коней оставили. Все это добро охранял водитель, который немного говорил по-русски. Детвора, недолго думая, начала действовать. Мальчишки взяли приготовленные бабушкой драники со сметаной, бутыль самогонки и угостили этого немца. Хорошенько напоили его, разговорили, а после, улучив удобный момент, забрались в машины и взяли мединструменты. Они тогда здорово помогли нашим партизанам.

«НАШ, КОМСОМОЛЬСКИЙ!»

А дальше – зима. Тогда на партизан пошли немцы, часто были расстрелы. Нас всех, односельчан, собрали в одну хату: в деревне один за другим останавливались карательные отряды. Однажды к нам заселился немецкий врач, очень добрый человек. А еще был полицай, литовец – мужик страшно злой, хуже немцев. Как только он куда-нибудь уходил, лекарь давал нам поесть. И маме больные зубы лечил. Говорил он только по-немецки. Наступил момент, когда ему нужно было уходить. Мама спросила врача: «Ну и какой же теперь отряд к нам приедет?». А он говорит ей на русском: «Наш, комсомольский». А после попросил, как только они за деревню выйдут, повесить на забор белую корзинку. Спрятал что-то за печкой и ушел. Через некоторое время в дом прибежали солдаты и спрашивают: «Что нам Володя оставил?». Оказывается, тот врач наш был: парня забросили к немцам еще перед войной.

ГЕОРГИЕВСКИЙ КАВАЛЕР

Бабушка погнала коров в поле, а потом возвратилась со словами: «Меня из-за кустов позвал человек, раненый. Он в беду попал». Это был шофер. Когда развозил медикаменты, его ранили в бедро. Рассказал нам, где машина с пробитыми колесами и ценным грузом стоит. Пошли туда с бабушкой, много нужного взяли с собой: лекарства, бинты… Водитель сказал, что там еще остались бутылки с марганцовкой. Раны промывать надо – пошли их искать. Вдруг какой-то мужчина прыгнул в машину и начал нам помогать. Вытянул санитарные сумки: что-то берет себе, что-то нам. Вдруг мотоцикл затрещал – немцы едут. Он выскочил бегом и все сумки с медикаментами разом свалил мне на плечи. У меня аж хрустнуло в груди, упала, дыхнуть не могу. А он прыгнул в мотоцикл к немцам и уехал. Так мы и не поняли, кто это был. Домой еле добрались. Там растопили баню, разогрели меня, полотенцами забинтовали ребра и дали выпить сорокаградусной. Утром легче стало. Потом пошли в третий раз. Видим – машины нет, немцы утянули. Все разбросано, лекарства в матерчатых мешках дождем забиты в землю. Собрали остатки, принесли домой. Хоть тяжко было и страшно, но все потом сгодилось: партизанам очень помогли.

ЖИТО ЦЕНОЮ В ЖИЗНЬ

С приходом лета партизаны окрепли. Немцы редко к нам наведывались, боялись. Когда начала спеть черника, они повадились в лес. Едят ягоды, а карабины под дерево поставили. Наши мальчишки (лет по 15 ребятам было) тихонько украли их и солдат в деревню привели. Те рассказали, что их отправили сторожить поле в Дретуни, на котором была посеяна рожь. Через пару дней немцы собирались там жито жать. За ночь партизаны быстро организовали трудовую бригаду, собрали молодежь, взяли серпы, матрасы вытрясли на мешки, запрягли лошадей и отправились в поле. За ночь сжали всю рожь. И только когда последняя подвода уходила, немцы спохватились, открыли огонь. Убили двоих парней – за жито молодые ребята полегли. А немцев тех, которых мальчишки привели, наши отпустили. Один сразу сказал, что никуда не пойдет – свои расстреляют. Остался в партизанском отряде поваром на кухне. А второй ушел. Позже мы узнали, что немцы его убили.

ДОЛГИЕ СКИТАНИЯ

В ноябре все сельчане перебрались в лес. Деревню сожгли партизаны, чтобы немцы ее не заняли. Босые, голые шли. Ох, и тяжело было! Помню, лед на мху лежал слабый, все ноги об него порезали. Идем и слышим голоса немцев, громкие крики людей и лай собак. Дед приказал всем сидеть молча. За пару часов без движения замерзли совсем. А когда стало тихо, двинулись дальше в путь. Через два километра набрели на хутор. Здесь перед нами предстала страшная картина: изрезанные ножами дети и женщины. Дед тут же закрыл мне глаза, а я все успела увидеть, и до сих пор эти жуткие зрелища у меня перед глазами. Насмотрелись мы тогда ужасов…

Как перешли линию фронта, партизаны привели нас в деревню Железняки. Там в хатах на верхних лежанках спали солдаты, внизу на сене разместили беженцев. Мама пошла работать на солдатскую кухню. Брат с сестричкой заболели, поэтому бабушка с ними легла за печкой. А я со старшими односельчанами легла спать на полу. Прижались поплотнее, было очень холодно. Утром проснулась, начала будить тех, кто рядом, а они качаются как палки – умерли ночью.

Жила с нами в хате девочка трех лет, сиротка. Она забилась под лавку, плакала. И никто не мог ей помочь: люди были будто опьяневшие, не понимали, что происходит вокруг. Эта малышка отсидела там два дня. Потом в дом зашел пожилой солдат, сказал женщинам нагреть воды. Вытянул девчонку, вымыл, надел свою рубашку на нее, покормил и отнес на верхние нары. Поставил каску вместо горшка и говорит: «Лежи, не плачь». Подумать только, этот трехлетний ребенок лежал там и за весь день ни разу звука не подавал! Настолько ей страшно было и настолько радостно от того, что она просто согрелась. Потом эту малышку и других ребят отправили в детдом.

«ДЯДЕНЬКИ, ОДИН ЖИВОЙ!»

Солдат наших много полегло. Помню, на кухню, где мама трудилась, зашел повар дядя Вася, отвозивший еду на передовую. Схватился за голову и кричит: «Некого кормить – все погибли!». Я часто бывала на работе у мамы. Рано утром вставала и шла к ней за два километра. Каждый раз проходила мимо кладбища, куда привозили хоронить убитых. Один раз вижу – в санях лежит человек с перебинтованной головой. Вдруг он медленно поднимает руку и опускает. Я тут же бросилась к солдатам. Кричу: «Дяденьки, там один живой!». «Нет, деточка, тут все мертвые» – отвечают они. – Тебе показалось». И все-таки я настояла на своем. Наконец те подошли и увидели: точно – дышит. Быстро повезли его в госпиталь. А через три дня мне сказали, что тот солдат выжил. Получается, человека спасла.

«Я НЕ БОЮСЬ!»

Нас эвакуировали в город Западная Двина, что в Калининской области. По дороге, в Невеле, была такая бомбежка! Все летело, горело… Лиля, пятилетняя младшая сестренка, так истошно кричала: даже не знали, что с ней делать. И до сих пор ей те взрывы снятся, кричит во сне. А трехлетний братик Петя укутывался в курточку с головой и повторял «Я не боюсь, я не боюсь!..».

По приезду нас поместили в бомбоубежище. Вода там стояла по колено. Двери закроешь – дышать нечем. Один раз чуть не затухлись, бабушка вовремя успела открыть засов. В такой обстановке дети переболели воспалением легких. А затем пришла женщина из соседней деревни, пожалела нас: забрала всю семью к себе в квартиру. У нее самой трое деток было, подружились с ними. А рядом, на горе, стоял детдом, где жили ребята из прифронтовой полосы всех возрастов: и до года, и большенькие. Я с новыми друзьями бегала туда. Бабушка ругала за это, а нам ведь интересно было. Там познакомились с нянями, врачами, кушали, играли с детками. И вдруг в одну ночь – бомбежка: два снаряда полетели в этот детдом. Помесило малышей, побило врачей. Утром прибежали туда – все уже оцеплено. Плакали тогда навзрыд. Фашистов даже флаг с Красным Крестом не остановил…

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Когда освободили нашу территорию, мы отправились домой. Ехали на паровозе, по пути опять застали бомбежку. Снова Лиля кричала – страшно. В Дретуни, на переезде, нас высадили. Сказали идти только по камню, по полотну дороги не делать ни шагу – мины. Чудом дошли. Дедушка уже наш ждал, занял землянку. Наконец оказались дома. А тут снова настигла беда. Мама позвала нас в лес – показать, что немцы там оставили, заодно и малину собрать. Подошла к тайнику, ступила на мину – оторвало ногу. Солдаты отвезли ее в полевой госпиталь. Пришлось ампутировать. Затем папа пришел с фронта. Вернулся контуженным: и говорить не мог, и не слышал. Дома постепенно начал отходить. Крепким был: потом еще 101 год прожил. Жизнь начала налаживаться: построили дом, я стала учиться. За десять километров по лесу ходила в школу, не боялась. После того, что видели на войне, было уже ничего не страшно.

БЛАГОДАРЯ СОЛДАТАМ ВЫЖИЛИ

Я считаю, что тогда мы, ребятня, выжили только благодаря нашим советским солдатам. Он подойдет, сухарь из кармана вытянет, стряхнет с него табак, разделит на несколько маленьких частей и, как птенцам, нам каждому дает. Кусочек сахара так же разбивал пальцем на ладони и посыпал им хлеб, чтоб вкуснее было. Последним делились: есть совсем нечего было. Помню, на хуторе рос горох. Мы с детворой рвали его, затем на земле палили. Он поджаривался, вкусный был. Так, вместе с песком и ели его горстями. А один раз собирали горох и не заметили, как немецкий вертолет налетел – мальчишку одного ранило.

Смертей всяких навиделась. Всё с той войны хорошо помню, а то, что было вчера, – забываю. Вот она память какая… Моя сердечная рана никогда не заживет и не утихнет, война по-прежнему отзывается острой болью в душе.

Наталья ХАРИНА
фото Алины Станкевич